Мне везёт на хороших людей. С возрастом всё чаще задумываешься, а что такое — хороший человек. И всё чаще приходишь к простой мысли —
добрый.
Ну, конечно, хорошо бы, чтобы этот человек был ещё и умён, красив, талантлив… Так бывает редко, но реже, чем умные красавцы, всё-таки встречаются органично добрые люди.
Но мне везёт.
Пишу эти буквы в мастерской. Сегодня это чаще называют студией, но я привык к слову мастерская.
Впервые в этой мастерской оказался, видимо зимой 1986/1987 годов, может быть, ближе к весне, но это не так важно. Важно, что оказался. Телефон хозяина мне дал Саша Маров после печати плаката-афиши международной конфы на Кипре на тему «Молодёжь и культура». Это изделие, может быть, даже есть тут, на сайте, но могу и ошибиться. Вспоминал о нем точно, там была применена редкая метода сборки листа в лаборатории для фотопечати. Я находился в начале карьеры художника рекламы и почти каждый раз «изобретал» метод, но тут не о Кипре.
В соответствии с применяемой тогда технологической цепочкой, в типографию нужно было сдать не шикарное фото на пластиковом Kodak (увидев которое в Отделе культуры ЦК ВЛКСМ спросили:
— Уже намечали, что ли?!), а т.н., «полиграфический слайд». Это слайд, как правило, 9х12 см, как определяли тогда, исполненный на листовой плёнке того же незабвенного Kodak с цветовыми шкалами и пр…
Фотокамера должна была соответствовать общему пафосу.
Вот Саша и дал мне телефончик, со словами:
— Очень хороший человек, он сделает. Я ему звонил он тебя будет ждать.
Так я попал в эту мастерскую очень хорошего человека (Саня не обманул, он никогда не обманывал).
Тогда эта мастерская была мастерской фотографа. Честно сказать, она не очень и пригодна для чего-то другого, но для фотографа и, тогда, это было недурно.
Дверь мне открыл мужчина в потрясающих усах и с искрящимися глазами лет на пятнадцать- двадцать старше меня (оказалось, примерно, в середине этого интервала). Это был Владимир Данилович Герман (1946-2013), член Союза художников, член ГорКома «на Малой Грузинской», член Союза журналистов (по тем временам, очень «густой компот»), позже ставший для меня Володей, Вовой и даже Вовкой. И это тот случай, когда старшего зовут Вовкой не из неуважения, а оттого, что он такой «лёгкий», добрый человек.
По факту любви.
Снаружи остались шумные улица Горького и Маяковка, а здесь была тишина. Здесь и сегодня очень тихо.
На стенах павильона, где я был усажен для чая, вместо обоев, сплошь, были наклеены плакаты СОВЭКСПОРТФИЛЬМа, покрытые заграничными буквами, которые уже тогда печатались в формат 100х70 и казались громадными рядом с нашими 90х60. Их «заграничность» была вызывающа и немного угнетала, но хозяин был приветлив, улыбался и внимательно слушал.
Мой, свёрнутый в трубочку «оригинал» он отложил в сторону не глядя и неожиданно начал очень многовопросное исследование на тему, кто я и откуда есть пошёл… Преодолев некоторую робость от СОВЭКСПОРТФИЛЬМа и фонарей с заграничными надписями на корпусах я выложил ему всё, что знал о себе и, вероятно, невольно подскулил на тему трудностей становления в профессии.
Почему, скорее всего, «подскулил» скажу ниже, сам я этого места в разговоре не заметил.
В общем, Володя заказ принял, предупредив, что это недёшево, но окупаемо. Так оно и было. Володя любил фантазировать и фантазировал часто, но не врал.
Дня через три я вторично посетил эту мастерскую в маленьком дворе с парой деревьев и белой Володиной «пятёркой» возле дома. Обменял деньги на волшебный слайд (тогда мало кому приходилось держать в руках слайды такого размера и такой цветовой насыщенности) и снова был усажен за чай. В ходе моментально организованный хозяином беседы, Володя вдруг хлопнул себя по коленка и со словами:
— Что ж это я, совсем забыл! — исчез за дверью. Через минуту он появился из другой двери (планировка этого небольшого помещения позволяет такой фокус) с двумя картонными коробочками в руках, каждая форматом с том «Таинственного острова», но без картинок и шрифтовок, а просто цвета «крафт».
— Это Вам от меня (естественно, в те поры мы были на Вы).
Молодости свойственны сильные эмоции. Я онемел.
Этот подарок и указывает на то, что накануне я «поныл», пожаловался на невозможность добыть нужные, приносящие успех материалы. Скорее всего, на проблемы с «надуванием» аэрографом сквозь слегка подготовленную вату голубого неба на плакатах синей тушью из «канцтоваров».
Проблема была. Надутые тушью небеса выглядели, что на оригинале, что на слайде отлично, хотелось стать птицей, но при цветоделении в типографии давали такую пурпурную составляющую, что быть птицей не прельщало.
И трудно было это обойти, наша гуашь не годилась, она была «песком» и забивала тонкое, калиброванное сопло аэрографа. А небеса тогда были «в тренде». Слова такого не было, но тренды были.
Нужна была гуашь «как у мэтров» — сухая гуашь в таблетках размером с баночку гуталина голландского бренда Royal Talens.
В дикой природе такая гуашь не встречалась. Она случалась в «ларьке» Союза, но по записи и ждать своей очереди часто нужно было год. Стоила она 90 рублей за комплект из двадцати четырёх цветов, НО год!!! Мои манёвры по выкупу предмета за 200 рублей оказались безуспешными, дефицит …
Видимо, среди прочего, на это я и пожаловался гостеприимному хозяину за глубоко импортным пакетированным LIPTON в ходе первой встречи. Тогда для меня это было очень важно, было головной болью.
И вот, Володя вынес из темноты и сунул мне в руки две картонки по 12 цветов в каждой. Вожделенный комплект,
Брать деньги Володя отказался, сказав, что он фотограф, ему не нужно, а мне пригодится и он очень рад, что может сделать эту малость.
Во избежания возражений Вова просто выставил меня в подъезд, где я ещё минут десять, прижимая к груди эти коробочки, судорожно думал, как их вернуть, но поняв, что никак, что стуки в дверь. лишние слова и иные подобные попытки возврата дара будут нелепы и смешны, медленно пошёл по ступенькам наверх, к свету и шуму…
Здесь не принято писать большие тексты, вернее, не принято их читать (это интернет, детка!) и я прерву на этом рассказ о человеке и фотографе Владимире Германе. Сказано достаточно.
Светлая память и Ц.Н.
Жаль, конечно, что я не напишу книгу о своих встречах, да и напишу, её никто не издаст, люди замечательные, но, в сегодняшней терминологии «не медийные», кому интересны встречи с ними…
Ко мне эта мастерская перешла сразу после Володиного ухода с подачи другого замечательного человека, фотографа и нашего с Володей друга, Вали Склярова через родную Секцию Промышленной графики МОСХ/МСХ и нашего тогдашнего Председателя, члена Правления МСХ Александра Яковлевича Стребкова. Всех их уже нет, и все они были Хорошие люди.
Об этом, может быть, в следующих сериях.
Между отъездом Володи в последнюю его больницу и уходом, в доме случился пожар и брандмейстеры пролили дом тридцатью тоннами воды. Все тонны, почти без потерь, оказалось в мастерской и наследие Володи, а это много-много слайдов и негативов погибло, превратившись в комки целлулоида.
Тут я хочу показать четыре листика, случайно сохранившиеся в виде контрольных отпечатков со слайдов. Для какого-то показа они были напечатаны на металлизированной бумаге (эффектно, но сканированию не помогает)
Это рубеж восьмидесятых и девяностых. даже, самый конец восьмидесятых. Володя сам (в этой мастерской) делал графику (фотографику), ну, конечно, друзья помогали ему со шрифтами, но главное в удивительно кропотливой технике, на которую способен был пойти, по-моему, только Володя.
Компьютеров не было. Художником он не был, все это вырезать, склеить, продуть он не мог.
Поэтому эти картинки изготавливались методом дубликейтинга, путём впечатывания разных изображений (тут нет ничего целикового, даже «группа» Бобрина состоит из трёх отдельных снимков), впечатываеиых в общий слайд через сложнейшие маски, вставляемые в проецирующий фотоувеличитель…
Да, страдали резкость, цветопередача, плыли шрифты, есть другие шероховатости, но результат был, и это был результат огромного труда и огромной любви к профессии.
Здесь представлены два плаката (только один со шрифтом, но и это, по сути, эскиз) для балета на льду Игоря Бобрина, и две заготовки обложек для издательства «Радуга» — «1001 ночь. Персидские сказки» и «Немного солнца в холодной воде» Франсуазы Саган.
