Этот год (2023) мог стать юбилейным для моего друга, фотографа и замечательного человека — Александра,
Саши Марова.
1-го Мая ему исполнилось бы 61, но его нет с нами с 2018 года, когда разорвалось сердце. Уже шесть лет.
Мы познакомились и, как-то, сразу подружились зимой 1986/1987, возможно, ближе к весне. Тогда Саша работал печатником цветной печати в ЛАФОКИ (Лаборатории Фото и Кинематографии Академии наук СССР. Много лет спустя, он стал её директором (пытаясь сохранить заведение).
А тогда, тогда, во второй половине восьмидесятых, у Саши, в подвале на Ленинградском проспекте, по рельсам ездил дивный металлический ящик — чудо техники, продукт германской компании «Фердинанд Хомрик и сыновья», собственно, новейший тогдашний фотоувеличитель для цветной крупноформатной горизонтальной (на стену) печати.
Такими штуками могли похвастаться ещё два-три места в Москве, но там нужно было отдавать негатив и ждать малопредсказуемого, несмотря на все «контрольки», результата, в АН мы могли печатать хоть ночью, присутствуя и участвуя в процессе.
Мы тогда начинали много работать и, по притащенной их Штатов технологии, требовались эти огромные отпечатки, как тогда говорили, «на пластике».
Я завёл себе в этом фотографическом подвале, для кадрирования, листы белого картона 90х60 и 100х70 см и, обнаглев, чуть не половину работы делал у печатников…
Позже Саша ушёл от этого материального благоденствия в свободное плавание фотографии. Мы работали с ним и там, и ещё интереснее.
От большинства других фотографов, кроме редких человеческих качеств, Сашу отличала
профессиональная честность.
В рекламной работе, в общем-то, только художник знает, что
«будем снимать»
Он это придумывает, он, как правило, теоретически заметно лучше подготовлен (банально образован), но и фотограф, как правило, имеет своё мнение. Отсюда лёгкая «путАница» (как говаривал дружественный грузин Гиви) на площадке и в кадре.
По умолчанию, при совместной работе, мы всегда снимали так, как сказал я и так, как хотелось Саше.
После проявок, вздыхая, как правило, он признавал «поражения».
Снимали мы чаще «большими» камерами, на листовую плёнку. Процесс был небыстрый, но вкусный, как апельсин.
Постепенно Саша пришёл к главной работе своей жизни — длинному выставочному проекту.
«Портрет науки на рубеже эпох»
Проект не оценённый по значению даже его фигурантами, хотя имевший кое-какую прессу и несколько экспозиций на хороших площадках.
В 1934 году, во время очередного Общего собрания Академий наук СССР, знаменитый Моисей Наппельбаум выполнил по заказу АН большую серию портретов выдающихся русских учёных. Негативы. большей частью, оказались в архиве ЛАФОКИ.
В самом начале XXI века возникла идея парной выставки: портреты работы Наппельбаума из 1934 года и портреты наших современников, ведущих академиков РАН, их делал Саша.
Те и те прошли через рубежные события, те и те составляли действительный цвет нации.
Новые портреты концептуально снимались на ч/б плёнку и весь проект выполнялся в технике бром-серебряной ручной печати. Печатал Юра Кувшиников.
Саша получил много тычков за, якобы, «эпигонство».
Глупые «знатоки», по разные стороны границ, рассуждали о невозможности «повторить результаты Наппельбаума без использования аутентичных объективов Фохтлендера «Колинеар», «Герц-Дагор» и золотых виражей». Они пытались быть эпигонами, а Саша создал свой «портрет науки», не особо слушая странных людей с обочины.
Мне не известно скольких действительных членов Академии Саша успел запечатлеть в этом проекте, знвю, что бодьше пятидесяти. У меня нет исходников, оттого картинки на сайте не во всём соответствуют оригиналам, и, тем не менее, лучше так.
Пройдут годы, а они пройдут, и людям захочется (а им захочется) посмотреть на лица русской науки «рубежа эпох» и они вспомнят о работе Саши. Ничего подобного, кроме трёпа, селфи и мыльнично-репортажных снимков нет, а часто нет и этого.
В те годы страна забыла про своих учёных, они ей стали не нужны, но они были ещё живы…
Саня, ты приходил не зря
N.B. Изображения галерей получены сканированием контрольных отпечатков, и замечания чисто технического характера не могут быть приняты. Сожалеем, но иной возможности у нас не было.